Хадиджа опустила фонарь. Она победила свой страх. Это все от головы. Все… Она закричала, услышав шум шагов.

Фонарик выпал у нее из рук и покатился по земле.

И остановился возле тяжелых башмаков с железными набойками.

— Мадемуазель Касем? — спросила тень. — Нас прислал капитан Мишель.

Пять часов утра.

Самая долгая ночь в ее жизни.

Техники подключили свою аппаратуру к городским и к мобильным телефонам, к компьютерам и модемам. Она предложила им еще кофе — она уже неплохо управлялась с кофеваркой, — а потом выставила. Перед дверью теперь дежурили двое легавых.

Новый телефонный звонок вырвал ее из небытия. Она сразу же пришла в себя. Схватила трубку:

— А… Алло?

Полоска между шторами посветлела. Настало утро. Взгляд на часы: половина десятого утра. Она повторила «Алло?» испуганным голосом.

— Мадам Касем? Моя фамилия Солен. Лейтенант Солен. Мы с вами встречались в Управлении криминальной полиции, вы, может быть, помните…

— Ваши люди уже здесь.

— Да, я знаю, мне очень неловко. Я вам звоню… У меня новости… Я… Ну, в общем, лучше, чтобы вы узнали сразу: капитан Мишель умер.

— У-у-умер?

Она больше не могла говорить. Скрепки снова сжимали ей губы. Она больше не могла разлепить их.

— Ч-ч-что…ч-ч-что случилось?

— Я должен был заехать за ним в восемь часов. Я и нашел его. Он… Ну, в общем… Его убили.

— У него дома?

— Я звоню от него. На него, судя по всему, напали, когда он возвращался от вас.

Швы. Грызущая, жгучая боль. Она заставила себя открыть рот:

— Его убил Реверди?

Молчание. Потом полицейский выдохнул:

— Пока еще слишком рано…

— Скажите мне адрес.

Он сделал вид, что не расслышал, и продолжил начатую фразу:

— … но действительно есть серьезные основания полагать…

— ДА СКАЖИТЕ ЖЕ МНЕ ЭТОТ ЧЕРТОВ АДРЕС!

90

Весь золотой ореол этого человека взорвался.

Распылился по стенам, по ковру, по потолку.

Эта мысль первой пришла в голову Хадидже, когда она вошла в квартиру. Капитан Мишель жил в современном многоквартирном доме на улице Конвенсьон. В квартире, состоявшей из трех квадратных светлых комнат, почти без мебели.

Но одна комната совершенно преобразилась.

Гостиная казалась забрызганной золотом — его белокурым золотом.

Убийца сдвинул мебель к стенам и, обнажив свою жертву по пояс, усадил ее в центре комнаты, приклеив к стулу с плетеной спинкой. Вокруг него стояло множество брусочков натурального воска, от двадцати до шестидесяти сантиметров в длину, а в них были воткнуты свечки. Многие из них еще горели. Каждый огонек отражался в торцах других брусочков, от них расходились рыжеватые отблески.

Хадидже показалось, что она вошла в гигантский улей. Не хватало только жужжания пчел. Все вокруг пропиталось сладковатым запахом воска, словно душистой смолой. И сами огоньки были похожи на жидкий мед, находящийся в невесомости, поднимающийся к светлому потолку.

Полицейский сидел опустив голову. Его гладкие волосы отбрасывали светлые блики, похожие на нимбы на иконах. Его смуглое тело прекрасно вписывалось в общую картину. Кровь, покрывавшая его грудь, в свете свечей казалась красно-коричневой, со странным золотистым оттенком.

— Это в голове не укладывается, — прошептал лейтенант Солен, в то время как эксперты в белых комбинезонах брали пробы. — Убийца рассек ему гортань. По словам врача, он сначала заклеил ему рот скотчем, а потом перерезал горло. И тут же закрыл рану. Судя по всему, специальным воском. Потом залил тот же воск, расплавив его, ему в ноздри. Мишель больше не мог дышать. Пытаясь найти воздух, он раздул легкие и гортань и тем самым вскрыл собственную рану. То есть, он сам, стараясь вдохнуть, устроил себе кровопускание. Наверное, убийца наблюдал за тем, как он истекает кровью.

Против собственной воли Хадиджа опустила глаза: кровь растеклась вокруг стула в радиусе одного метра. Ее удивило собственное спокойствие. Наверное, все дело в том, как это обставлено. В полной нереальности всего, что ее окружало. Она оказалась в каком-то театре, окрашенном в розовые и золотые тона. Сама в это не веря. Не принимая новой данности: теперь она одна. Совершенно одна лицом к лицу с убийцей. Единственный полицейский, которому она могла доверять, мертв. А Марк — то ли мертв, то ли жив.

— Есть какие-нибудь надписи?

— Нет.

— Окна и двери были законопачены?

— Нет. У него не было времени, чтобы так подготовиться. Поразительно, что он вообще смог усадить Мишеля на этот стул. Мишель только с виду был таким ангелочком, на самом деле он…

Лейтенант подавил всхлип. Его лицо, голос, поведение — все было безнадежно заурядным. Конечно, для его профессии это большой плюс, но Хадиджа никогда в жизни не смогла бы узнать его на улице.

— Самое дикое, — продолжил он, высморкавшись, — что соседи ничего не слышали. Может быть, он ему вколол наркотик. Анализы покажут. В любом случае это точно Реверди. Больше сомневаться не приходится: мерзавец жив.

Хадиджа не шевелилась. Полярный холод сковал все ее члены, подбирался к самому сердцу. Она начала ходить по комнате, чтобы снять напряжение. Она смотрела на людей, которые сначала все фотографировали, потом стали осторожно задувать свечи и складывать брусочки воска в пластиковые пакеты.

— Эти бруски могут навести на след, — пояснил полицейский. — Вряд ли их можно найти повсюду. Надо будет расспросить пчеловодов, и…

— Я прошу вас только об одном, — перебила она.

— О чем?

— Я сама предупрежу Марка Дюпейра.

91

— Что ты делаешь?

— Собираю сумку. Я сматываюсь.

Марк, стоя в палате, собирал свои вещи. Двумя часами ранее он вышел из своей «легкой комы».

— Я все знаю.

— Откуда?

Он мотнул головой в сторону двери:

— Там только об этом и говорят.

— Я…

Марк подскочил к ней, схватил ее за плечи.

— Я ведь вас предупреждал? — Он немного понизил голос. — Я вас всех предупреждал. Боже мой! Реверди жив. Мы все через это пройдем.

— Тебе нельзя выходить, — сказала она слабым голосом, высвобождаясь из его объятий.

— Я буду вести себя спокойно.

— И куда ты?

— Я уеду за границу.

— За границу? Но… но врачи тебе не разрешат.

— Врачам нужна койка, и потом сегодня утром я разговаривал с психиатром. Он не имеет ничего против. По его мнению, я болен реальностью. Я должен погрузиться в нормальную жизнь. Так не будем терять время!

Хадиджа попробовала разыграть другую карту.

— Полиция не выпустит тебя из Франции. Ты — главный свидетель. И тебе грозит расследование.

Он застегнул сумку, натянул куртку:

— Хадиджа, ты опаздываешь. Уже все закончилось. Мой адвокат избавил меня от этого разгребания дерьма. Меня могли бы привлечь в Малайзии. Но здесь, во Франции, я жертва. Жерт-ва! Что касается моих свидетельских показаний, то я все рассказал полиции. Не знаю, что еще я мог бы добавить. Кроме моих теперешних страхов.

Он сделал вид, что направляется к двери. Она преградила ему путь:

— Куда ты едешь? Я должна это знать!

— На Сицилию. — Он горделиво улыбнулся. — Я знаю местечко, где этот говнюк не станет меня искать.

Взгляды можно читать, как открытые книги. Взгляд Марка всегда оставался закрытым, но Хадиджа научилась разгадывать его знаки. Она поняла его истинные намерения.

Марк не убегал от Реверди.

Наоборот: он хотел заманить его на территорию, которую сам знал.

Расставить ему ловушку.

Хадиджа с изумлением услышала свой собственный голос:

— Я еду с тобой.

92

Все осени мира должны быть похожи на сицилийскую осень.

Хадиджа поняла это на следующий день, сразу после приземления, в семь часов вечера.

Самолет нырнул в облака, потом выровнялся, потом пролетел в арку из бесконечно мягкого текучего света. За иллюминатором проносились картины, написанные всеми оттенками меди, а иногда между ними вспыхивала лаково-синяя поверхность моря. Вдали виднелось побережье: желтовато-зеленые равнины, словно выгоревшие жарким летом. Потом, ближе к земле, показались серые дома и, главное, скалы. Кора, покрывавшая остров. Черные камни, жесткие и гладкие среди обугленной травы.