Марк придал лицу соответствующее выражение. Он ожидал, что сейчас последуют бесконечные ламентации по поводу кхмерского геноцида, но ошибся: Сом был не из нытиков. Он снял перчатки и спросил:

— Вы пришли, чтобы задать мне вопросы о Жаке Реверди?

Его французский оставлял желать лучшего, но с головой все было в порядке. Марк утвердительно кивнул, отметив, что на руках старика, тоже вымазанных латеритной пылью, играли все оттенки красного и коричневого цветов — от охры до оранжевого, включая всевозможные варианты карминового. Птицы над ними заливались вовсю.

— Я не могу рассказать вам ничего сенсационного, — продолжал Сом, похлопывая перчатками по руке. — Я очень любил Жака. Он приезжал ко мне, когда работал на стройке в Ба-Пхуоне.

Марк не был готов выслушивать новые восхваления Жака Реверди:

— Может быть, вам известно, что его поймали с поличным на месте убийства в Малайзии?

Старик энергично затряс головой в соломенной шляпе. При каждом движении от него исходил чересчур сладкий, тошнотворный запах.

— Это правда. Но мне нелегко было в это поверить. Особенно в способ убийства. Так дико. Жак человек очень разумный, очень… — он ткнул себя в грудь красными пальцами, — в себе.

Марку вовсе не хотелось в очередной раз пускаться в рассуждения о разных ипостасях убийцы. Он постарался придать твердость своему голосу:

— Послушайте…

— Нет. Вы. Послушайте. Жак. Великий человек, для медитации. Апноэ принесло покой в его разум. Знаете, как занимаются медитацией?

— Нет.

Старик поднял вверх указательный палец:

— Сегодня вечером, когда будете у себя в комнате, посмотрите на вентилятор. Лопасти крутятся так быстро, что их нельзя разглядеть. Так же и человеческий мозг. Наши мысли мчатся слишком быстро. Их невозможно распутать.

Его жесты стали медленнее.

— Но остановите вентилятор. Посмотрите на каждую лопасть, как она останавливается, обретает форму… Сделайте то же самое с разумом. Выделите каждую мысль. Рассмотрите ее под всеми углами. Вот в чем задача медитации. Превратить мысль в неподвижный объект…

Марк вздохнул:

— Какое отношение это имеет к Реверди?

— Он был чемпионом. Мастером. Мог выделить одну мысль, рассмотреть ее со всех точек зрения. Апноэ дало ему эту власть.

Марка отвлек странный шум, звучавший постоянным фоном для птичьих криков. Слабый шелест, который, как он теперь сообразил, преследовал его с первой минуты.

Он повернул голову и увидел сзади, справа от ульев, плотную стену из мелких листочков, очень зеленых, очень легких, переплетавшихся между собой и колебавшихся, словно волны. Бамбук. В этой «лесной лаборатории» была и бамбуковая плантация.

Чтобы отделаться от этого назойливого шелеста, он подошел к столу, на котором стояли бутылки и банки, покрытые пылью, с чем-то золотистым внутри. Он должен был вернуться к цели своего приезда.

— Реверди покупал у вас этот мед? Пчеловод подскочил к нему:

— Нет. Это мед для еды. Жак покупал мед для лечения.

— Для лечения?

Красная стариковская рука схватила маленькую баночку.

— Очень редкий мед, он затягивает раны. — Он прижал указательный палец к большому. — Останавливает кровь. Как это по-французски? Ге-мо-ста-ти-ческий.

Марк взял банку у него из рук. Она была липкой на ощупь. Вокруг летали пчелы.

— Этот мед позволяет склеивать раны?

— Заживляет их. Реверди покупал его на случай порезов об кораллы. Обычно они очень долго не заживают. А с этим — никаких проблем… Нанесите на рану. Мед засыхает, сосуды и кожа стягиваются. За несколько секунд. Ничего нет лучше!

Марку показалось, что внутри у него что-то оборвалось.

Он рассматривал отблески, отбрасываемые стеклянной банкой, как алхимик рассматривает содержимое своей колбы. В мозгу стучали слова Вонг-Фата: «Теперь, когда я узнал, что Реверди убийца, я догадываюсь, что он делает с девушками». А потом он добавил: «Это не укладывается в голове».

Марк еле сдержал рвущийся наружу смех. Смех ужаса.

Да, это не укладывалось в голове. Наконец-то до него дошло, в чем заключался жестокий ритуал.

Modus operandi.

Мчась во весь опор на своем скутере, Марк подводил итог сделанным открытиям.

Отправной точкой послужили размышления доктора Аланга: почему убийца, чтобы выпустить кровь, нанес жертве двадцать семь ран, хотя хватило бы и десяти?

Ответ: потому что тело еще не было обескровлено.

Нанеся рану, Реверди тут же замазывал ее гемостатическим медом. Так он поступал с каждой раной, обмазывая ее мгновенно подсыхавшей жидкостью. Закончив свое дело, он выпускал кровь из всех разрезов одновременно.

Как?

С помощью огня.

Поднеся к ране свечу или зажигалку, он расплавлял мед, склеивавший ткани. Раны быстро открывались, и вся кровь вытекала разом.

У Марка имелись доказательства этого последнего действия. Следы ожогов, замеченные им на фотографиях. Аланг думал, что огонь использовался, чтобы помешать свертыванию крови. Он ошибался: тепло служило для расплавления меда.

Таким образом, разрешалась и другая загадка: наличие сахара в крови. С самого начала Аланг считал, что кровь обогащалась сахаром изнутри, через пищу. Но на самом деле все происходило наоборот: кровь смешивалась с сахаром вне тела, когда расплавленный мед попадал в кровь, вытекавшую из ран!

Марк крепче сжал руль. Дорога расплывалась у него перед глазами. Теперь он располагал ответами на все вопросы Реверди. Он понимал каждое слово, каждую запятую его эзотерического языка.

Вехи, что «Парят и Множатся»?

Раны, покрытые медом, символически «населенные» пчелами.

«Вехи Вечности»?

Разрезы, открывавшие путь к смерти в момент, назначенный убийцей.

Разве не написал Реверди, в качестве указателя: «Есть только один способ увидеть вечность: задержать ее на несколько мгновений»?

Да, с помощью меда Реверди задерживал смерть.

Он удерживал животворную жидкость, чтобы потом выпустить ее всю сразу.

И превратить свою жертву в фонтан крови.

52

Нестерпимо яркий полуденный свет заливал белые стены номера. Он одним движением задернул двойные шторы. Полумрак успокоил его. Коричневая ткань отбрасывала тень оттенка красноватого чая. Марк потянулся было к сумке с компьютером, но не успел еще открыть ее, как его поразила галлюцинация.

На стене напротив кровати, словно на киноэкране, он увидел сцену убийства Линды Кройц. Он рухнул на постель, не в силах оторвать глаз от страшного зрелища.

От ритуала Жака Реверди.

Дело происходило в хижине.

В хижине с крышей из пальмовых листьев, с плетеными стенами. В глубине к стулу была привязана обнаженная молодая женщина. Она шевелилась, но не могла сдвинуться ни на сантиметр, не могла сдвинуть стул, прикрепленный к полу. Она пыталась закричать, но ее рот был заткнут кляпом. Только пышные волосы бесшумным облаком колебались над ее головой как символ обреченности.

Марк не мог объяснить почему, но он ясно «видел» свечи, полукругом расставленные перед ней на полу. Потом угол зрения сместился, и он увидел Реверди, также обнаженного, сидящего по-турецки по другую сторону от колышущихся огоньков. Казалось, он погружен в размышления — или в молитву.

Потом он резко встал. В его правой руке блеснул нож для глубоководной охоты, при свете свечей он казался золотым. Он приставил острие ножа к телу Линды, под правой ключицей. Кожа, перетянутая веревками, вспухла и словно призывала к себе лезвие. Нож вошел в тело без сопротивления.

Марк подавил стон.

Не вынимая ножа из раны, Реверди другой рукой поднес к ней кисточку, блестевшую от меда. Обвел ею контуры разреза. Только после этого он начал вытягивать нож, очень медленно, постоянно смазывая края раны сладкой жидкостью. Почувствовав, что мед подсыхает и склеивает края, он полностью вытащил нож.

Оставаясь безразличным к немым крикам жертвы, к ее бесполезным содроганиям, он приступил к следующему надрезу. Новая Веха Вечности у края Дороги Жизни. Потом еще одна…