Она сделала паузу, а потом заговорила мечтательным тоном:

— Он целыми вечерами рассказывал мне о дайвинге. О своих погружениях в морские глубины, о памяти кораллов, об уме морских млекопитающих. Его безумно интересовала архитектура храмов. Это был… редкий человек.

Марк вспомнил симметричные раны Перниллы Мозенсен. Угрей, заползавших в раны Линды Кройц. Как эта женщина могла быть настолько слепой?

Она сухо добавила:

— Мне оказалось достаточно прийти на процесс и рассказать все это, чтобы с него сняли все обвинения. Добавить мне нечего.

— Думаю, что чашу весов перетянуло главным образом ваше присутствие. Тот факт, что вы лично приехали, чтобы встать на его защиту,

— Не в этом дело. Обвинения рассыпалось на глазах. Не было прямых доказательств. Пока существуют хоть какие-то сомнения, человека осудить нельзя.

— А теперь что вы об этом думаете?

Она взглянула в сторону бульвара. Доносившийся оттуда шум города усиливался:

— Я не могу представить, чтобы это сделал он.

— Ваше высочество, его поймали с поличным. Его задержали в Папане возле тела.

— Значит, он был не один. Марк вздрогнул:

— Что?

— Есть другой человек.

Марк прислонился к колонне. Она подошла и заговорила громче:

— Некто, кто диктует ему его поступки. Или совершает их вместо него. Проклятая душа, обладающая полной властью над ним. И никто не разубедит меня в этом. Жак Реверди не может быть единственным виновным.

Марк словно онемел. Белый свет солнца внезапно померк, и синеватая молния высветила перед его мысленным взором доселе погруженные во мрак бездны. Он вспомнил, что Реверди всегда предпочитал говорить об убийце в третьем лице. А что, если «Он» действительно существовал?

Он снова подумал о великом отсутствующем во всей этой истории — об отце Реверди. А вдруг он еще жив? Вдруг он и был убийцей, как предполагала доктор Норман, но не убийцей, существующим только в воображении Жака, а самым что ни на есть настоящим?

Нет, к черту все гипотезы. Надо идти по намеченной дороге и следовать указаниям самого Реверди.

Ванази направилась в сад. Марк бросился за ней:

— Ваше высочество… последний вопрос

— Да?

— Вы знаете, почему Реверди интересуется бабочками?

Она резко остановилась:

— Бабочками? Кто вам сказал такое?

— Ну, я… Мне казалось, что в лесу он…

— Бабочками? Никогда в жизни. Жака интересовали пчелы.

— Пчелы?..

— Пчелы и мед. Особенно какой-то редкий мед. Я не помню, как он называется.

Картинки заплясали перед глазами Марка, ослепляя его. Аборигены, сидящие у обочины, продающие мед в баночках из-под кока-колы. Терраса Вонг-Фата, где в других банках стояла золотистая жидкость. Правда была у него перед глазами, а он не сумел ее увидеть.

«Вехи, что Парят и Множатся».

«Ищи в небе».

Пчелы.

Мед.

С трудом ворочая языком, он спросил:

— Где он покупал мед? Я имею в виду — тут, в Камбодже?

— Я не уверена… По-моему, в Ангкоре. Там живет знаменитый пчеловод. Его называют «владыкой золота».

Точки связывались между собой, образуя правильную геометрическую фигуру. . Мед.

Ангкор.

Линда Кройц.

Марк поспешно распрощался с принцессой и убежал, прижимая к себе свой рюкзак. На какое-то мгновение он испытал желание перескочить через балюстраду и приземлиться прямо на бульваре.

49

Местный рейс на Сием-Реап.

Нервы накалены до предела.

Сорок минут в воздухе, не отрываясь от блокнота, записывая выводы. Или, скорее, гипотезы.

Убийцу притягивает мед. А в крови Перниллы Мозенсен обнаружено аномально высокое содержание сахара. Есть все основания полагать, что Реверди заставлял свои жертвы есть мед в больших количествах. Зачем? Этого Марк сказать не мог, но у него появилось предположение, что мед мог играть очистительную роль в церемониале убийцы.

Где-то на периферии сознания крутились слова Ванази о «редкости» таких людей, как Реверди. Его пантеистические речи. Мед занимал определенное место в этой вселенной. Он записал: «Не пьет кровь своих жертв. Дает им мед, чтобы очистить их, приблизить к природе. Сладкая кровь обволакивает жертву подобно околоплодной жидкости, защищающей зародыш». Ныряльщик постепенно приобретал черты «экологического убийцы».

Экологического.

И мистического.

В самой природе меда Марку виделась близость к древней религиозной поэзии, которую он хорошо изучил, когда писал свою диссертацию. Эта поэзия могла приобретать и второй, эротический смысл. Одним из величайших ее примеров была «Песнь песней». В уголке страницы Марк нацарапал цитату из этого произведения:

Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим…

Он знал наизусть этот библейский текст, изобилующий метафорами, относящимися к жидкостям: крови, вину, молоку, меду… А также к ароматам природного происхождения: мирре, лилиям, ладану… Вот и Реверди отмечал свое воссоединение с жертвой с помощью исходных, первородных элементов.

Это был акт любви.

Космическая и в то же время эротическая церемония.

Марк записал дрожащей рукой: «Узнать о физиологических процессах, связанных с медом». Сколько меда надо съесть, чтобы в крови появилось такое количество глюкозы, как у Перниллы Мозенсен? Сколько времени уйдет, чтобы съесть такое количество? Что, Реверди держал свои жертвы в плену в течение нескольких дней? Или лишь нескольких часов?

Главное, оставалось понять, почему Реверди объединял эти два понятия: «вехи» и «вечность»? Что связывало пчел с бесконечностью времени?

Говоря более определенно, у Марка появилась твердая уверенность: за этими словами скрывалась очередная жестокость. Мед использовался для какой-то изощренной пытки. Вонг-Фат, торговец насекомыми, сказал ему: «Теперь, когда я знаю, что Реверди — убийца, я догадываюсь, что он делал с девушками». Но ведь китаец не мог ничего знать о сладкой крови: в прессе об этом не сообщалось. Тем не менее он понял, какую роль играл мед в жертвоприношении. Каким же образом?

Толчок от приземления на бетонную полосу пронзил его до костей, словно смертельный луч.

Сием-Реап был логическим продолжением Пномпеня.

Во всяком случае, так показалось Марку, когда он увидел его глубокой ночью. Большие деревья с поникшими кронами; серая пыль, приобретавшая серебристый оттенок в свете фар; плоские, компактные, однообразные строения.

Доехав до центра города, он остановился в первой попавшейся гостинице. «Голден Ангкор отель». Пятнадцать долларов за ночь, включая завтрак. Кондиционер. И безупречная чистота.

Войдя в номер, Марк сразу же отметил светлые стены, новенький линолеум, запах дезинфекции. На ум пришла галерея современного искусства. С огромным вентилятором под потолком в качестве одного из экспонатов.

Чистое пространство.

Пространство для размышлений.

Все, в чем он нуждался.

Вытянувшись на постели, он снова погрузился в свои рассуждения. В голове постоянно крутились одни и те же вопросы. Но прежде всего, следует ли написать Реверди? Нет. Лучше дождаться посещения Ангкора и встречи с пчеловодом. После этого у Элизабет будет повод показать, что она сумела использовать свой второй шанс.

Он погасил свет. Его терзали разнообразные гипотезы. Например, теория о втором человеке. Ванази удалось заронить семя сомнения в его мозг. Марк не мог исключить существования сообщника.

И вновь возникала загадка, связанная с отцом. Возможно ли, что где-то существует этот преступный отец, способный оказывать решающее влияние на Реверди, сформировавший его характер или даже помогающий ему? Танцовщица королевских кровей утверждала: «Он не единственный виновник». И доктор Аланг заметил ему, в связи с видеокассетой: «Он говорит об убийстве так, словно бы был его свидетелем, а не автором». И наконец, Марк слышал, как Реверди, внезапно превратившийся в ребенка, произносит тоненьким голоском: «Прячься скорее: папа идет…»