Он заказал чай. Кофе его желудок уже не выдерживал. В этот момент голова у него была совершенно пуста. Он устал от такого обилия размышлений, открытий, тревоги. Он просто прокручивал в сознании строфы из «Песни песней»:

Кто эта, восходящая от пустыни,

как бы столбы дыма,

окуриваемая миррою и фимиамом,

всякими порошками мироварника?

Он ждал только этого. Определить духи или благовония, которыми пользовался Жак Реверди. И тогда — он был в этом уверен — случится чудо.

Эта последняя информация замкнет круг, придаст некую завершенность всей композиции.

Он повторял это себе снова и снова, как молитву. Но без веры. Загрязненный воздух, жара, усталость превратили его в сомнамбулу.

Очнувшись от своих заклинаний, он посмотрел на часы. Два часа уже прошли, а он этого и не заметил. На улице ничего не изменилось. Рынок по-прежнему изрыгал невыносимые запахи, машины по-прежнему выбрасывали свои ядовитые газы. Марк на подгибающихся ногах поплелся к лаборатории.

— Ты что, издеваешься?

Химик с неизменной сигаретой во рту казался взбешенным.

— Что ты там нашел?

— Ничего.

— Как это «ничего»?

— Никаких следов загрязнения, никаких инородных субстанций.

—Это невозможно… Образец взят из легкого. Он…

— Тут я тебе верю. Но твой парень умер не от отравления. Он умер от асфиксии.

Марк поднял глаза: человек словно плавал перед ним.

— В твоем шприце содержится миоглобин, молекулы мышечного вещества, фиксирующие газы. Я провел анализ. Содержание углекислого газа восемьдесят процентов. Я не хочу иметь с этим ничего общего.

Марк не нашелся что ответить. Кантамала продолжал, попыхивая сигаретой:

— Никакой интоксикации нет. Твой парень ничего не вдохнул. Совсем ничего. Именно от этого он и умер. Задохнулся. Но это не значит, что его задушили подушкой. Никаких следов травмы. Ни малейших признаков выпота в плевру: желтоватой жидкости, которая появляется вокруг легкого после насильственной смерти. Нет: твой парень умирал медленно, из-за нехватки кислорода, вдыхая свой собственный углекислый газ.

Улица уходила из-под его ног. Химик повысил голос:

— Не знаю, в какие игры вы играете, но я в этом больше не участвую. Это не имеет ничего общего с экологией. Это убийство, доходит?

Марк отступал к краю тротуара, среди машин, прилавков, прохожих. Его полностью захватила ошеломляющая истина.

Орудием убийства был не нож.

А сама хижина.

Комната Чистоты, превращенная в душегубку.

Вот фирменная марка Реверди.

Мастер апноэ убивал своих жертв, лишая их кислорода.

65

Вместе с толпой Марк поднялся по улице Пран-Нок до остановки речных трамвайчиков. Там он снова нашел свою скамейку у решетки, сел и попытался сложить последние элементы мозаики.

Наконец-то он мог в мельчайших подробностях представить себе modus operandi убийцы.

Сначала тот завлекал жертву в хижину с полностью законопаченными щелями. Там терпеливо ждал, пока не исчерпается весь запас кислорода, содержавшийся в Комнате. Сколько времени длилась эта пытка? По меньшей мере часы. Может быть, даже дни…

Марк представлял себе женщину с заткнутым ртом, связанную, дышащую со все большим трудом, чувствующую, как ее легкие заполняются ядовитой углекислотой. Жак Реверди наблюдал за ней. Он любовался работой смерти. Сидя по-турецки в противоположном углу хижины, наслаждался беззвучным криком девушки, видом ее завязанного рта, ее открытой шеи…

В какой момент он начинал резать ее тело? Без сомнения, пока длилось это ожидание. Но, в отличие от прежних предположений Марка, он не сразу открывал ее раны. Подготовив жертву, он предоставлял ей задыхаться, а уже потом выпускал из нее кровь.

В этом пункте что-то не складывалось. Ведь для того, чтобы человек задохнулся, требуются часы: как же выдерживал сам Реверди? Продолжительность ожидания превосходила — и намного — его способности задерживать дыхание. Внезапно в мозгу Марка словно встала на место последняя деталь головоломки: он вспомнил баллон для погружений, который видел в первой, а потом во второй хижине. Тогда он не обратил на них внимания, но ведь этим баллонам отводилась своя роль. Пока жертва агонизировала, убийца дышал сжатым воздухом, сжимая губами клапан кислородного аппарата.

На этом этапе женщина превращалась в своего рода барометр для определения состава воздуха. По ее конвульсиям, по тому, как она задыхалась, Реверди оценивал содержание кислорода. Каждый ее немой крик, ее хрип становился показателем приближающейся чистоты. Когда жертве оставалось жить лишь несколько секунд, тогда Комнату можно было считать готовой.

Реверди мог переходить к действиям.

Он срывал маску и переставал дышать.

Вот в чем таилась невероятная правда: Реверди не боялся этой камеры смерти, потому что умел задерживать дыхание на долгие минуты. Чистота хижины была «его» чистотой.

Марк еще раз вспомнил слова доктора Норман о том, что место преступления является своего рода продолжением личности Реверди. Тут психиатр опять оказалась права. Комната Чистоты становилась проекцией его тела. Его существо, его сила распространялись до стен хижины.

Да, жертва действительно умирала в «царстве» Реверди. В самом сердце его крепости: в апноэ.

Марк снова представил себе эту картину. Нормального воздуха в хижине уже почти не оставалось, пламя свечек дрожало, женщина теряла силы.

И тогда, перед тем, как ей оставался последний вдох, Реверди хватал свечу и проводил ее пламенем вдоль ран, чтобы растопить засохший мед и открыть их. И одновременно он вынимал кляп изо рта жертвы, чтобы напоследок она могла вздохнуть. Этот метод поражал своей изощренностью: задыхающийся рот и огонь боролись за последние частицы кислорода. Свеча убивала женщину двумя способами: растапливая мед на ее ранах и отнимая у нее воздух…

Марк мысленно остановил прокручиваемую в воображении ленту. Почему Реверди убивал свою жертву дважды? Удушал и обескровливал ее?

Он еще не все понимал.

Тайна раскрыта не полностью…

Он снова сосредоточился и попытался посмотреть на все происходящее глазами убийцы. Он видел на кровь, бьющую из рук, бедер, туловища (теперь он понимал, почему на полу в хижинах стояли налобные светильники: в комнате, где не оставалось кислорода, свечи гасли, и, чтобы наблюдать за делом своих рук до конца, Реверди приходилось пользоваться электричеством). Помимо собственной воли, Марк любовался кровью, льющейся из многочисленных источников, подобно горным потокам. Измученное тело превращалось в кровавый ледник, тающий под пламенем свечей.

Новое озарение: красный цвет. Вот конечная цель ритуала — любоваться алым цветом в абсолютно чистом пространстве.

Наверное, отсутствие кислорода как-то влияет на цвет крови. Гемоглобин должен вступать в реакцию с углекислым газом.

Марку требовался специалист. В голову ему пришло одно имя: Аланг, судебно-медицинский эксперт. Он пошарил в карманах и нашел мобильник, взятый напрокат в Пукете.

Врач ответил сразу. Узнав голос собеседника, он рассмеялся. Эта непосредственность, это веселье покоробили Марка. Он чуть было не разрыдался, но сумел сдержаться, сказав:

— Я звоню посоветоваться. У меня возник вопрос.

— У меня тоже: шотландский трубадур в красном плаще, решивший посвятить себя выращиванию лосося?

Марк вздохнул. Он попытался оторваться от действительности, вызывая в памяти какие-то музыкальные ассоциации. Абсурдность ситуации превосходила все мыслимые пределы.

— Иан Андерсон, из группы «Джетро Талл».

— Я тебя обожаю. Что ты хочешь узнать? Марк закрыл глаза. Жара становилась невыносимой. По векам стекал пот.

— Представь себе, понимаешь, просто представь, что в помещении, где полностью отсутствует кислород, течет кровь…

— Поточнее. Ты имеешь в виду кровь, хранящуюся в лаборатории, или кровь из раны?

— Из раны. Из тела человека.

— Это имеет отношение к Реверди?